Архетипы трансформации в алхимии.

"Слова алхимиков похожи на облака:
они могут изображать и означать
всё что угодно, в зависимости от
фантазии того, кто их слышит"
Михаил Майер, 16 в.

Алхимия – предмет таинственный, трудный для понимания. Дело здесь не только в скрытности алхимиков и не в том, что ни одна из алхимических традиций не описана сколько-нибудь полно современной наукой (реконструированы лишь отдельные фрагменты алхимических систем, ведутся споры даже по основным вопросам). Непонятность эта принципиальная, конституирующая алхимию: подобно христианским таинствам, тайны алхимии невозможно раскрыть, но они сами служат инструментами понимания нашей жизни, проливая свой свет на всё вокруг. В отличие от своих подражателей, презрительно прозванных в Европе суфлёрами («стеклодувами»), алхимики (себя они называли «философы», а свою работу - Великим Деланием или Философским Деланием) священнодействовали, совершали не просто химические опыты, а ритуал, теургию, отождествляясь с сакральными превращениями веществ, переживая их на собственном опыте. Путь алхимика во многом и представляет собой медитативное погружение в мистерию трансформации, внутреннее преображение от инициатического контакта с тайной. «Само созерцание космического процесса в алхимическом рукотворном космосе поднимает адепта по ступеням совершенства и ведет к одухотворению и обретению бессмертия» .

Конечно, было и легендарное «златоделие» (кажется, последнее документированное свидетельство составлено в 1949 г., когда адепт Шри Кришна Лала Шарма демонстрировал превращение ртути в золото перед собранием индийских национальных лидеров), и «пилюли бессмертия» (во всяком случае, известно, что несколько китайских императоров эпохи Тан погибли от отравления тяжёлыми металлами в результате неудачных опытов), и многое другое, - но мы оставим эти, возможно более важные аспекты алхимии другим исследователям, сосредоточившись на той духовной работе, которую осуществляли алхимики, медитируя над символами и ритуалами трансформации (или, как говорят алхимики, «трансмутации»).

Наше исследование основывается на герменевтической методологии В. Дильтея, предложившего в познании духовной жизни двигаться от её внешних выражений (в нашем случае – символических текстов и рисунков алхимиков) через работу понимания к переживанию исходного духовного смысла в собственной жизни, к самопониманию. Понять по-настоящему - означает пережить в собственном опыте («эзотеризм» многих духовных путей прежде всего в том и состоит, что продвинуться в понимании их тайн можно лишь по мере самопознания). В отличие от объяснения, редуцирующего событие встречи с познаваемым к понятийным конструкциям, понимание связано с интуитивным проникновением, вчувствованием, непосредственным постижением целого. Одним словом, следуя этому методу понимания алхимии, мы начинаем заниматься той самой духовной работой, которой занимается алхимик, стремясь проникнуть в тайну трансмутации. Разумеется, метод этот не даёт гарантии понимания (понимание – не технология), но в то же время он достаточно универсален – практикующие его приходят к сходным переживаниям; эта общность духовных проявлений людей дала Дильтею надежду прийти с помощью своего метода от понимания собственной личности к познанию «объективного духа» (в более распространённой сейчас юнгианской терминологии – «архетипов»). Таким образом, метод Дильтея, сочетающий объективный подход с интуицией, даёт исследователям возможность получить такой опыт прочтения религиозных текстов, который не «убивает» дух этих текстов, а напротив, «оживляет» нас.

Говоря об алхимии как о духовной практике, мы исходим из пересмотра К. Г. Юнгом представлений 19 в. об алхимии как о примитивной химии . Алхимические системы трансформации человека современные исследователи часто обозначают как «внутреннюю алхимию», а практики получения различных веществ – как «внешнюю алхимию» (термины происходят из китайской традиции), однако для самих алхимиков не существует пропасти между духом и материей, которые они в своих опытах приводят к единому началу (девизом европейских алхимиков было: «Solve et coagula», - «Растворяй и сгущай», т. е. «растворяй материальное» и «сгущай духовное»; по одному из определений, «алхимия есть овеществление духа и одухотворение материи»). Символами этого единого начала в разных традициях служат «философский Меркурий», prima materia, Дао, ци, Шива (или Парамашива, включающий Шиву и Шакти), и т. п., а химической аналогией - ртуть, или её сульфид (киноварь), которые порой даже дают название всей алхимической системе, как, например, «расаяна» («колесница ртути») – индийская алхимическая традиция, «дань цинь» («искусство киновари») – китайская. В европейской традиции слово, обозначающее ртуть, совпадает с именем покровителя алхимии – Меркурия и ее легендарного основателя, Гермеса Трисмегиста, приписываемая которому «Изумрудная скрижаль» вся посвящена тайне «прародительницы вещей»: «То, что внизу, подобно тому, что вверху, …все вещи произошли из одной, посредством вибрации этой одной». А вот как говорит о ней китайский трактат 10 в.: «Это корень таинственных превращений Неба и Земли. Он лишен качественной телесности, но обладает природой ци. Это и есть сокровенно-таинственная, истинно единая семенная эссенция (цзин), мать Неба и Земли, корень инь и ян, прародитель солнца и луны, корень воды и огня, праотец пяти первоэлементов, первоначало вселенской Триады» . Тайна первоматерии присутствует в китайской, индийской, египетско-эллинистической, арабской и европейской алхимических традициях (т. е., во всех, более или менее изученных на сегодняшний день).

Существуют теории общего исторического происхождения всех этих сильно разделённых временем и пространством традиций (Х. Х. Дабс, Дж. Нидэм), однако, вне зависимости от их истинности, они имеют другой общий источник, не связанный временем и пространством – опыт практикующих, проходящих через один и тот же процесс духовной трансформации. Мы развиваем психологический подход в религиоведении, исходя из того, что разные религии можно рассматривать как способы реализации «духовного соединения», преодоления человеческой ограниченности, неполноты, расколотости . Внимание исследователя не к религиозным представлениям, а к психологической реальности, стоящей за ними, к практикам духовной работы и к опыту трансценденции, позволяет увидеть в религиозных практиках глубинное единство: внутренний импульс, направляющий людей к трансценденции, к идеалу целостности, и универсальный опыт, потенциально доступный каждому – опыт неполноты, духовной жажды, опыт пути, духовного поиска, опыт целостности, освобождения. Согласно этому базовому предположению, логика разных религиозных путей диктуется единой духовной природой всех людей, а уже во вторую очередь детерминантами конкретной культуры. Именно эта универсальность, «архетипичность» опыта и позволяет нам понять алхимию в дильтеевском смысле: мы сами можем пройти путь алхимика, обладая герметической колбой для «мистерии соединения» (лат. Misterium Coniunctionis - центральная алхимическая «реакция») в собственном сердце (араб. калб – сердце).

В Мундака Упанишаде практика духовного совершенствования сравнивается со стрельбой из лука (речь идет о конкретном методе, мантре ОМ), душе практикующего следует «слиться воедино с Брахманом, как стрела сливается с целью своей». Пожалуй, это один из лучших символов, в наиболее общем виде выражающих цель разных духовных путей. В других символических системах этот идеал соединения может описываться не как физическое действие (стрельба из лука) или «недеяние» (ведущее к единству с Дао), а на языке чувств, как потеря себя и обретение Бога в любви, или на языке познания (знаменитая надпись «познай самого себя» в дельфийском храме скорее всего призывала именно к такому познанию-единению со своей сущностью, а не к дискурсивному познанию своих психических особенностей).

Е. А. Торчинов, основатель психологического подхода в религиоведении, считал, что есть два основных уровня трансперсонального опыта, - описанный выше уровнень «единства/тождества с онтологической основой мира» , той самой алхимической «прародительнецей всех вещей», и промежуточный, «архетипический уровень» (это древняя идея, встречающаяся например, в учении о теофании, или таджалли, у Ибн Араби, и развиваемая сейчас в трансперсональной психологии).

Архетипический уровень является промежуточным между обычным для нас уровнем субъект-объектного концептуального познания и интегративным уровнем внеконцептуального опыта, трансцендирующим субъект-объектную дихотомию. На этом уровне опыта познание происходит при помощи символов, особых медиаторов, посредников, связывающих субъект и объект познания гораздо теснее, чем в обычном мире концептуального познания (слово символ происходит от греч. σύμβολον, «соединять, восстанавливать единство», - этимология, близкая к этимологии таких слов как «йога», «религия»). Религиозные символы соединяют наш индивидуальный опыт с идеальными, универсальными, исходными формами (греч. αρχέ τυπος), в которые отливается опыт человека, по мере того, как он проживает символ (собственно, долгие алхимические опыты-ритуалы и нужны для такого «вживания в метафизику»). Символы служат основой для «сборки личности», являясь как бы проектами человека, обрастающими плотью по мере религиозной практики, - через идентификацию с символом человек начинает воплощать этот проект. Таким символическим «проектом человека» является, например, Христос, «образ Бога невидимого» (по которому творится человек), благодаря своей двойной природе являющийся посредником-медиатором между человеческим и божественным мирами. Религиозные картины мироздания - это тоже символические описания-медиаторы, карты духовного пути, реализации идеального мира в мире эмпирическом. Например, воспроизводя ведический ритуал по космогонической схеме «жертвоприношения Пуруши», брахман читает священные гимны, говорящие, что он есть и жертвователь, и жертвенник, и жертва, и таким образом отождествляется со всей реальностью по мере ее символического воссоздания в ритуале, т. е., осуществляет акт трансценденции, восстановления онтологического единства.

В отличие от аналитичного, дискурсивного языка понятий, символ рассчитан на целостное, интуитивное схватывание смысла. Средневековые мыслители (например, Гуго Сен-Викторский), помимо чувств и рациональности, выделяли ещё одну познавательную способность – созерцание, интеллектуальную интуицию, позволяющую угадывать за символами сверхчувственный мир. У символов нет конкретного «понятийного» значения, - например, центральный для процесса алхимической трансформации архетип иерогамии, «химической свадьбы», соития мужского и женского принципов, выражаемый такими символами, как половой акт Солнца и Луны (европейская алхимия), соединение Инь и Ян, дракона и тигра (китайская алхимия), Шивы и Шакти (индийскя алхимия) и т. п., в разных ситуациях проявляется как соединение внешнего и внутреннего, Бога и души, телесного и психического, воли и воображения, мужского и женского начал в человеке, реальных мужчины и женщины, химических элементов (серы и ртути) и т. п. Алхимик имеет дело прежде всего с принципом, архетипом, который лежит в основе всех этих проявлений: «не обыденные свинец и ртуть были субстанциями алхимических превращений, а силы инь-ян, первозданный Хаос, пять первоэлементов (собственно, пять фаз самого процесса циркуляции инь-ян в реторте-космосе) и т. п. … символизм алхимической терминологии представляет собой отражение символического характера самого алхимического деяния, в котором металлы и минералы оказываются лишь знаками некоей стоящей за ними реальности — сил космоса» . Европейские алхимики имеют дело не с ртутью или золотом, и даже не с «космическими» силами Меркурия или Солнца (семь основных «металлов» с которыми имели дело европейские алхимики чаще назывались именами планет), а с принципами - «философской ртутью» или «философским золотом» (получило известность высказывание «Наше золото – не золото черни»). Эти принципы воплощены повсюду, например, как мы показали выше, религиозные символы призваны служить одним из воплощений принципа «философского Меркурия», посредника, соединяющего «небесное» и «земное» в химической свадьбе.

Символические выражения Сакрального могут передаваться с помощью изображения (в европейских алхимических трактатах часто иллюстрации занимают больше места, чем текст, иногда они состоят просто из серии гравюр с краткими комментариями или без них), притчи, мифа, духовной музыки, танца, молитвы, ритуальной маски, архитектуры, скульптуры, мистериального действа и т. д. Но для традиционного мышления и весь мир символичен, по выражению аль-Газали, «всеславный Бог проявил людям Свою речь посредством ощутимых вещей» . Символы как бы являются естественным языком, раскрывающим сакральную реальность сверхчувственного мира с помощью образов чувственного мира: например, у Платона познание архетипов не только предшествует познанию вещей, но и происходит через познание феноменального мира, как припоминание. М. Элиаде в своих работах показывает, что любая мифология имеет такой «платоновский» характер, расценивая чувственный мир как «тени» архетипов.

В многочисленных трудах Р. Генона обстоятельно доказывается, что видение во всем архетипов - одна из центральных особенностей традиционного мышления; символический язык, конституирующий субъективность и мировидение человека, играет центральную роль не только в алхимии, но и вообще в традиционной культуре и искусстве, придавая религиозный смысл всему, что делает человек. Учёного традиционной культуры больше интересует высшее значение событий, чем их материальные причины. Алхимию, как священную науку (наряду с нумерологией, астрологией, сакральной географией и др.), отличает от современных наук прежде всего то, что явления чувственного мира служат лишь опорой для познания по аналогии с ними сверхчувственного, архетипического порядка .

Именно в этой, символической сфере часто лежит главный смысл даже чисто химических, на современный взгляд, опытов алхимиков. Например, одной из центральных алхимических реакций являлась перегонка киновари (HgS): при нагревании из неё выделяется ртуть, при дальнейшем нагревании происходит новое соединение ртути и серы и восстановление киновари. Белую ртуть в Индии отождествляют с семенем Шивы, а красную серу – с менструальной кровью богини Шакти, поэтому восстановление киновари служит ритуалом «химической свадьбы», символически повторяющем соитие божественной пары, в которой рождается Вселенная, и которое служит архетипом любого рождения (роли мужского и женского начал не закреплены строго за определёнными веществами, в разных традициях и ситуациях они могут меняться, - неизменным остаётся принцип). В Китае ещё более важной была ассоциация восстановленной киновари, сочетающей красное и белое, с эмбрионом, «образующимся, по китайским представлениям, из соединения спермы отца и менструальной крови матери. Киноварь, таким образом, оказывалась не только андрогинным веществом, но и своего рода зародышем бессмертия» (ср. с символикой соединения левого и правого каналов в индийской и тибетской йоге). Рождение бессмертного андрогина в результате «химической свадьбы» - ещё один важнейший и универсальный для всех традиций архетип трансформации. Центральное место в символизме химической свадьбы и рождения андрогина занимает соединение-трансценденция всех мыслимых противоположностей; уже первый известный нам алхимический трактат называется "О единении триады” (Вэй Боян, 2 в.), и подразумевает объединение основных элементов китайской картины мира - Неба, Земли и Человека с одной стороны, и сперматической эссенции (цзин), пневмы (ци) и духа (шэнь), с другой. Особый акцент на образующемся в результате «тонкоматериальном» бессмертном зародыше характерен не только для китайской традиции – уже в трактатах Зосимы из Панополиса (4 в.) говорится о заключенном в Адаме (от евр. «adama» - «красная глина») световом человеке (ανθρωπος φωτεινος), который может быть освобожден; индийская традиция также говорит о формировании тонкого «неразрушимого тела» (сиддха деха, т. е. «тело адепта»).

Европейской философии также не чужд архетип, символизируемый стадиями «перегонки киновари»: это три этапа диалектического самодвижения единого, - пребывание, выхождение из себя, возвращение в себя, которые описывал еще Гегель (тезис, антитезис, синтез). В трансперсональной психологии эту схему разворачивает К. Уилбер, выделяя три универсальных этапа в любом процессе развития:
1. первоначальное слияние;
2. дифференциация, выделение развивающегося элемента;
3. интеграция в целое на новом уровне.

Перегонка киновари позволит нам проиллюстрировать ещё несколько важнейших универсальных аспектов алхимической трансформации. Необходимое для неё нагревание «внутренним огнём» (также понятое символически, например, как дыхательная практика, сосредоточение и др.) помогает алхимику ускорить работу природы по эволюции металлов, которые в природе медленно вызревают или деградируют в недрах земли, по состоящей из 7 ступеней эволюционной лестнице, начинающейся свинцом и кончающейся золотом (в индийской традиции – ртутью), положение на которой определяется отягощённостью грубой материей. Часто неблагородные металлы рассматривались как пораженные болезнью драгоценные металлы, их следовало исцелить путём убиения и воскрешения. Это ещё один центральный для алхимической трансформации мотив – чтобы родиться заново, сначала нужно умереть. В реакции перегонки киновари, она также сначала умирает и «разлагается», чтобы потом в результате «химической свадьбы» возродиться очищенной от примесей.

В европейской традиции этап инициатической смерти проходит через принесение себя в жертву (символизируя отказ от своеволия, смерть «Я», как высшей личностной инстанции - «кто потеряет душу, свою ради Меня, тот обретет её» , «кто погубит её, тот оживит её» ), которую алхимики описывали как «работу в черном» (лат. nigredo) - стадию разложения, гниения, смерти в Великом Делании. Здесь смерть – не одноразовый акт, а каждодневная реальность для практикующего - «Я каждый день умираю» . Смерть рождает, отказ от «Я» приводит к восстановлению «истинной природы» или «эмбрионального состояния», снятию «первородного греха», освобождая место для открытого необусловленного бытия. Лишь открывшись, став «как дети» можно выйти из обычного полусна в «просветы бытия»; смерть «ветхого Адама» ведет к «рождению в духе». В алхимических терминах убитый металл превращается в первоматерию, обретающую чистоту и белизну, соответствующие второй стадии Делания - «работе в белом» (лат. albedo). Душа становится как бы девственно чистой невестой, готовой для свадьбы с духом, соединения в одно целое, в котором адепт преображается, происходит Воскресение, рождение Божественного младенца, внутреннего Христа, называемого также Философским камнем, эликсиром бессмертия, или красным эликсиром (а сама третья стадия Делания называется «работа в красном», лат. rubedo). Таково одно из символических описаний цели духовной работы. Подобный путь характерен не только для алхимии; по словам М. Элиаде, «одна и та же схема посвящения – страдания, смерть, воскресение (воз-рождение) – обнаруживается во всех мистериях» , возможно, являясь необходимой парадигмой пути духовной работы. В религиозных традициях этот процесс происходит благодаря идентификации практикующего с архетипом, представленным центральным символом традиции (обычно это проективный символ единства или синергии «земного» и «небесного» начал в человеке, - Будда, Христос, дао-человек и т. п.). Отождествляясь с ним, практикующий как бы переносит на него функции высшей психической инстанции, отказываясь от прежнего себя, «ветхого Адама».

Данная работа призвана служить прежде всего введением к медитациям над алхимическими текстами и символами, и может быть полезна в качестве усилителя, амплификатора мысли читателя, а не как попытка доказательства каких-либо тезисов или установления фиксированных истин.

© А. В. Константинов (редактор «Большой российской энциклопедии»)