Балу и Анату. Постройка дворца Балу

Победоносный Силач Балу пировал на вершине своей священной горы Цапану. Его слуга приготовил ему стол. Он разрезал для него грудинку и дал своему господину жирный кусок. Потом слуга подготовил питье. Он взял великолепную огромную чашу, которую не может видеть ни одна женщина, даже верховная богиня Асирату, и наполнил ее тысячью мер вина, и десять тысяч мер вина смешал он для своего господина Силача Балу. А затем заиграли кимвалы, и певец нежным голосом стал воспевать победы Балу ^[1]. Но Балу все же был огорчен, ибо не было у него своего дворца, подобного дворцам других богов, детей Илу и Асира–ту ^[2]. А разрешение на постройку должен дать только Илу ^[3]. Однако Балу понимает, что так просто верховный бог разрешение не даст: слишком уж противостоит Владыка Цапану сыновьям Илу. И Балу решил просить помощи у своей подруги и союзницы — богини Анату. Он отправил к Анату двух своих вестников с посланием ^[4].

[Вы должны быть зарегистрированы и подключены, чтобы видеть это изображение]
Раскопки Угарита, холм Рас-Шамра

Анату, которая была богиней не только любви, но и охоты и войны, в это время как раз и занималась войной. В долине на берегу моря между двумя крепостями сражалась она против людей востока ^[5]. К ее ногам падали головы воинов, как отрезанные колосья, над нею, как саранча, летали отрубленные руки. Анату прикрепляла руки воинов к своему поясу, а головы привязывала к своей спине.

Завершив битву, Анату направилась домой. Но и там она еще не могла успокоиться. Ей все казалось, что она продолжает сражаться. И вот она расставила свои стулья, как воинов, свои столы, как храбрецов, свои подножки, как витязей. И начала сражаться с ними. И возрадовалась Анату, одержав и здесь «победу». Ее руки были еще красными от крови воинов, ее одежды были окрашены кровью сражавшихся ^[6]. И только ус–тав и от этой мнимой битвы, богиня принялась за свой туалет. Она очистила свое жилище от крови бойцов, поставила стулья со стульями, столы со столами, подножки с подножками, как они стояли и раньше, омыла свои руки, вылила благодетельное масло ^[7]. После этого Анату взяла в руки цитру и запела. Она воспевала любовь Силача Балу, нежность Пидрай, любовь Талай, сладость Арцай.

В это время вошли к Анату посланцы Балу — Гапну и Угару. Они преклонились перед ногами богини, простерлись перед ней, воздали ей почести. После этого посланцы передали ей послание Силача Балу, в котором тот предлагает ей закончить войну, ибо он нуждается в ней, Анату. Анату испугало появление вестников Балу, ослабли ее члены, задрожали ее колена, и спросила она, не новый ли враг поднялся против Балу. Богиня напомнила о своих подвигах, о победоносной борьбе против Йамму, о победе над вселенским змеем, об убийстве любимца Илу, Аршу, об уничтожении божественного быка Атаку и многих других ^[8]. И Анату готова снова вступить в бой ради своего возлюбленного Балу.

Однако посланцы Балу успокоили ее. Они сказали, что нет никакой новой опасности для Балу, никакой враг не поднялся против Скачущего на облаках. А просит ее Балу поместить в землю хлебную жертву, вылить воздаяние в глубину земли, поместить там жертвенный котел ^[9], а после этого, не медля, прийти к нему, Балу, ибо хочет он построить себе невиданное жилище на священной горе Цапану. Успокоенная Анату согласилась сделать все, о чем просит Балу, и приказала вестникам быстрей отправляться в обратный путь, сказав, что она — быстрая и опередит Гапну и Угару.

И вот Анату отправилась к Балу. Она преодолела тысячи и десять тысяч мер земли и поднялась на вершину Цапану. Когда Балу увидел ее приближение, он удалил от себя других женщин. Радостно встретил Балу свою сестру и возлюбленную. Он поставил перед ней быка и откормленного кабана. Они умылись росой небес и умастились маслом земли. А после этого начали пир ^[10]. Во время пира Балу пожаловался Анату, что нет у него своего дворца, достойного его, какие есть у де–тей Илу и Асирату. Он попросил Анату походатайствовать за него перед Илу, чтобы тот разрешил богу–ремесленнику Котару–ва–Хасису построить дворец Балу. Анату с радостью согласилась выполнить эту просьбу. Более того, она заявила, что если Илу не согласится, то она заставит его это сделать.

И вот Анату сошла с горы Цапану и направилась к жилищу Илу у истоков великой реки в середине потоков двух океанов. Она вошла в жилище и передала отцу богов просьбу Балу. Но Илу ответил, что Балу недостоин такого дворца, ибо не он правит в мире, а правят богиня солнца Шапашу и бог смерти Муту ^[11]. Тогда Анату стала угрожать Илу. Она заявила, что нападет на него, окрасит кровью его седые волосы, зальет кровью его седую бороду. И Илу испугался ^[12]. Он согласился разрешить Балу построить дворец и даже отправил соответствующее послание Котару–ва–Хасису в его жилище в египетском Мемфисе и на Крит ^[13]. Но все же, чтобы окончательно разрешить Балу построить дворец, какой есть у детей Асирату, необходимо иметь ее разрешение ^[14].

Анату вернулась к Балу, и они оба решили пойти к Асирату просить ее о личном вмешательстве перед Илу. Они собрали золото и серебро, чтобы принести все это в дар Асирату, и отправились к ней на берег моря ^[15]. Асирату в это время приносила рыб в жертву Илу и устраивала жертвенный пир. Увидя приближающихся Балу и Анату, она испугалась и закричала:

— Зачем пришел Силач Балу? Зачем пришла Дева Анату? Не хотят ли мои враги сражаться с моими сыновьями и убить их? ^[16]

Но затем Асирату увидела серебро, увидела блеск золота и поняла, что не с враждебными намерениями пришли к ней Балу и Анату, и обрадовалась. Балу был возмущен жертвенным пиром, но к самой Асирату обратился с подобающим уважением. Он и Анату поднесли ей дары. Асирату, еще не понимая, в чем дело, спросила, зачем боги одаривают ее и одарили ли они уже Илу. Анату ответила, что они сначала решили принести дары ей, Асирату. И боги попросили ее о милости: ходатайствовать перед Илу о разрешении построить дворец Балу на вершине Цапану. Асирату приняла дары, устроила великолепный пир в честь прибыв–ших ^[17], а затем решила сама отправиться к Илу просить о разрешении построить дворец.

Асирату обратилась к своему слуге и приказала ему седлать осла, надеть на него сбрую из серебра, попону из золота. Затем слуга посадил богиню на спину осла ^[18], и она двинулась к Илу. Анату последовала за ней, а Балу вернулся на Цапану ожидать решения верховного бога.

Асирату добралась до жилища Илу и вошла в него ^[19]. Она склонилась к ногам Илу и воздала ему почести. Как только Илу увидел свою жену, он рассмеялся от радости. Поставил верховный бог свои ноги на подножку, покрутил пальцами туда–сюда и спросил, зачем пришла великая Асирату, прародительница богов. Может быть, она голодна или иссохла от жажды? Так пусть ест и пьет в свое удовольствие! А он, Илу, любит ее, и любовь к ней волнует его. Но Асирату уклонилась от предложения есть и пить, уклонилась от объятий Илу и сказала, что своим царем боги признают Силача Балу. Вздохнул в ответ на это Илу, а Асирату продолжала:

— Но нет дома у Балу, как у других богов, нет жилища, как у моих детей.

И милостивый Илу ответил своей супруге:

— Разве я раб, слуга, Асирату, чтобы я сам взялся за строительство? Разве Асирату служанка, чтобы делать кирпичи?

Но его возмущение длилось недолго, и Илу разрешил построить дворец Балу ^[20].

Великая Асирату Морская восхитилась мудростью Илу ^[21], ибо теперь, когда будет у Балу дворец, тот сможет установить время дождей, время потоков, он возвысит свой голос в облаках, бросит на землю молнии ^[22]. Так пусть будет у него дом из кедра, из серебра и золота, из лазурита ^[23].

Услышав разрешение Илу, Дева Анату обрадовалась и от радости затопала ногами так, что задрожала земля ^[24]. И направилась она к Балу. Преодолев тысячу полей, десять тысяч мер земли, она взошла на вершину Цапану и крикнула Балу:

— Прими хорошую новость, Балу! Хорошую новость я принесла тебе. Можешь ты построить себе дворец, как у других богов ^[25]. Пусть горы принесут тебе серебро, холмы — самое чистое золото. Построй дворец из золота и серебра, жилище из сверкающих камней!

Обрадовался Балу и стал готовиться к строительству. Собрал он людей и необходимые принадлежности. Горы дали ему серебро, холмы — золото, получил он драгоценные камни. После этого Балу пригласил Котару–ва–Хасису к себе.

Когда бог–ремесленник прибыл к Балу, тот поставил перед ним жирного быка и посадил бога на уже приготовленный трон справа от себя. После того как боги поели и попили, Балу попросил Котару–ва–Хасису построить ему дворец на вершине Цапану размером в тысячу мер земли, десять тысяч полей ^[26].

Котару–ва–Хасису с радостью согласился построить Балу дворец и предложил сделать в нем окно. Но Балу решительно отказался от окна и настойчиво попросил бога–ремесленника не делать окна в его жилище, не создавать отверстие в его дворце. И тот согласился.

Немедленно закипела работа. С гор Ливана и Антиливана были доставлены самые ценные кедры. В самом доме Котару–ва–Хасису развел огонь. Шесть дней горел огонь, а на седьмой превратилось расплавленное серебро в плиты, а расплавленное золото в кирпичи. И из всего этого с радостью построил Котару–ва–Хасису жилище Балу, дворец Скачущему на облаках, размером в тысячу мер земли, десять тысяч полей.

Обрадовался Балу завершению работы. Теперь есть у него дом, как у других богов, дворец, как у детей Асирату. С ликованием и благодарностью сказал Балу Котару–ва–Хасису:

— Ты построил мне жилище из серебра, ты построил мне дворец из золота.

И стал Балу обустраивать свое жилище. По случаю завершения постройки он принес в жертву быков и баранов, телят и ягнят и большое количество козлят. А затем созвал Балу на пир других богов, семьдесят детей Асирату ^[27]. Он угощал их баранами и овцами, быками и коровами. Он поставил богам троны, богиням кресла. Он дал богам кувшины вина, богиням бочки вина. И пили боги и ели, разрезали ножами мясо, наливали в чаши вино. И все славили Силача Балу, и искусного Котару–ва–Хасису, и дворец, им построенный.

Постройка дворца означала, что признан Балу царем. И решил он посмотреть, сколько же городов признают его царство. И, пока боги пировали, Балу спустился с вершины Цапану. Он обошел шестьдесят шесть городов, семьдесят семь поселений. И восемьдесят городов признали его царем, девяносто городов провозгласили его своим господином ^[28].

После этого вернулся Балу в свой новый дворец. Там уже давно закончился пир, и остался лишь Котару–ва–Хасису. И, убедившись в том, что его власть признана, Балу сказал ему:

— Сделай окно в моем жилище, отверстие в моем дворце и пусть будет щель в облаках, как ты и сам говорил, о Котару–ва–Хасису! ^[29]

Обрадовался бог–ремесленник, что наконец‑то прислушался к его словам Силач Балу, и тотчас сделал окно в его жилище, создал отверстие в его дворце. Балу открыл щель в облаках и возвысил свой голос. От его голоса затряслись горы и вздрогнули морские берега. А враги Балу попрятались в леса и горные ущелья.

И остался только один враг у Балу, не признавший его царем. Это — бог смерти Муту, любимец Илу ^[30]. Его одного из детей Илу не пригласил Балу на пир в своем дворце, когда праздновал окончание постройки. И означало это, что не признает он власти Муту и не хочет подчиняться богу смерти ^[31].

Примечания

^[1] Музыка и пение играли важную роль в жизни утаритян. В мифах неоднократно упоминаются и различные музыкальные инструменты. Это были и ударные — кимвалы и барабаны, и струнные — арфы (или лиры), и духовые — флейты. Арфа и флейта даже обожествлялись и упоминались в угаритском списке богов как младшие божества. Возможно, как и в Месопотамии, им даже приносили жертвы. Музыка сопровождала различные ритуальные действа. Во время праздников и церемоний исполнялись гимны в честь богов. Те мифы, которые до нас дошли, тоже, по–видимому, излагались под музыку речитативом. В ряде случаев религиозные действа были оформлены как культовые драмы, сопровождаемые музыкой и пением гимнов. Несомненно, существовала придворная музыка. Во время пиров певцы и музыканты воспевали хозяев и их подвиги. Такие застольные песни были чрезвычайно широко распространены в древности. Существовали как сольное пение, так и музыкальные ансамбли. В Угарите имелись и записи музыки. До наших дней дошло несколько табличек и их фрагментов с такими записями. Их даже расшифровали, и появилась возможность услышать эту музыку. Она была достаточно разнообразна и по содержанию, и по темпу. Так, религиозные гимны исполнялись медленно, торжественно, а застольные песни — более живо. Если судить по музыкальным и поэтическим произведениям соседей и родственников угаритян, то у последних должны были существовать и любовные песни, которые могли вырасти из ритуальных гимнов в честь плодородия, но явно превратились в произведения любовной лирики, подобные библейской Песни Песней. Существовала, по–видимому, и музыкальная теория. Ее угаритяне заимствовали из Месопотамии, как и различные музыкальные термины. Большое влияние на угаритскую музыкальную культуру оказали хурриты, с которыми жители Угарита постоянно общались. Может быть, даже именно через них угаритяне восприняли и месопотамскую музыку, и музыкальную теорию.

^[2] Жалоба Балу на отсутствие дворца, как у детей Илу и Асирату, ясно показывает, что этот бог к потомству пары верховных богов не принадлежал. Более того, в угаритском сказании Балу ясно и недвусмысленно противопоставляется этому потомству. Из мифа видно, что божественный мир состоит, по крайней мере, из двух семей — Илу и Дагану. Верховенство Илу, вероятно, объясняется его старшинством. В финикийских мифах Дагон выступает братом Эла. Видимо, отношения между Илу и Дагану были подобными и в угаритской мифологии. Тема борьбы двух божественных семей (или родов) нередка в мировой мифологии; например, эта тема проходит красной нитью в германской мифологии, в которой рассказывается о борьбе асов и ванов.

^[3] Постройка дворца, символизирующего, как уже говорилось, царственность его обитателя, считалась слишком важным делом, непосредственно влияющим на мировой порядок, и поэтому она требовала разрешения верховного бога, который гарантирует нерушимость этого порядка и правильность тех изменений, которые в нем должны все же происходить.

^[4] Сама по себе отправка вестников с посланиями одного государя другому являлась нормальной международной практикой того времени. До наших дней дошло некоторое количество подобных посланий. Наиболее значительный их сборник — переписка между египетским фараоном Эхнатоном и его предшественником Аменхотепом III, с одной стороны, и различными царями Азии, как независимыми, так и подчиненными Египту, — с другой. Она относится к XIV в. до н. э., т. е. современна Угариту, который в этих письмах тоже упоминается. Сохранились и некоторые послания, от–носящиеся к переписке утаритского царя. Из документов видно, что, согласно дипломатической практике того времени, в случае обмена посланиями между относительно равными по положению сторонами, вестниками становились те, кто занимал сравнительно высокое положение в придворном штате отправителя послания. Отношения равноправия налицо между Балу и Анату, а значит, вестники Балу — Гапну и Угару были достаточно высокопоставленными придворными Владыки Цапану.

^[5] Угарит находился недалеко от моря, и к западу от него простирались бескрайние морские просторы, так что берег моря мог казаться угаритянам западным краем мира, тем более что сами мифологические тексты довольно древние и явно предшествуют тому времени, когда угаритские корабли стали плавать далеко в море. Поэтому в описании битвы на берегу моря под людьми востока (точнее — «людьми от восхода солнца») могут подразумеваться жители всей обитаемой земли. Но вполне вероятно (и это кажется более убедительным), что люди востока олицетворяли жителей пустыни или, во всяком случае, скотоводов, обитавших к востоку от цивилизованного побережья Средиземного моря, в оазисах Сирийской пустыни и полупустыни. А все, что относилось к востоку, угаритянам представлялось как нечто враждебное цивилизации. Образы Балу и Анату, наоборот, олицетворяли земледельческую и городскую цивилизацию.

^[6] Описание битвы Анату и ее варварского торжества в своем дворце поражает убедительностью в изображении проявлений невероятной жестокости и необузданной ярости. Казалось бы, это противоречит положительному образу Анату, каким он, несомненно, был у утаритян. Однако это противоречие только кажущееся. В те времена жестокость считалась вполне присущей любым военным действиям, и восточные владыки неоднократно хвалились числом убитых и плененных врагов, разрушенных городов, награбленных богатств.

^[7] Хотя убийство врага воспринималось как благое дело, все же пролитая кровь требовала ритуального очищения. Даже боги должны следовать этому правилу. Важнейшей частью такого очищения было омовение рук. Вторым актом очищения становилось помазание маслом.

^[8] Перед нами остатки каких‑то мифов, хорошо известных угаритянам, но до нас, к сожалению, не дошедших. Тема борьбы бога, богини или любимого героя со змеем широко распространена в мировой мифологии. С ним сражались и египетский Ра, и греческий Зевс, и месопотамский Гильгамеш. Библейский Иахве тоже сражался со страшным змеем Левиафаном, и победа над ним оказывается одним из космо–тонических деяний Бога. Специалисты отмечают даже совпадение выражений в описании победы Анату над змеем и в рассказе о борьбе Йахве с Левиафаном у пророка Исайи. Вообще отношение к змее было в древности противоречивым. С одной стороны, это ползущее, неприятное и очень опасное своим ядом животное было олицетворением всего злого, порожденного землей и подземным миром, из которого она как будто выползает. С другой стороны, змее приписывали чуть ли не бессмертие, ее считали символом вечного обновления и в качестве такового чрезвычайно почитали. Аршу упоминается еще раз в гимне в честь окончательной победы Балу над всеми своими врагами, при этом Аршу стоит в одном ряду с Йамму и морским змеем Туннану. Ясно, что речь идет о каком‑то морском чудовище или морском божестве — противнике Балу. Таким образом, Аршу оказывается в лагере врагов Балу и его друга Котару–ва–Хасису. Об Атаку и некоторых других жертвах Анату ничего более не известно.

^[9] Это, несомненно, описание ритуала жертвоприношения матери–земле с целью обеспечить успех задуманного предприятия. Хлебной жертвой были, по–видимому, семена злаков, а вылить «в глубину земли» могли либо вино, либо масло, либо молоко, и все это должно было напитать землю и помочь обрести ее благосклонность.

^[10] Пир был характерным занятием богов. И тот пир, который устроил Балу в честь пришедшей Анату, — не просто знак гостеприимства, а священное действо. Мытье и умащение перед пиром должны были означать очищение от всего, что этому пиру предшествовало, и открыть сердца пирующих друг другу.

^[11] Несмотря на победу Балу над Йамму, Владыка Цапану еще не утвердился окончательно в качестве царя, и поэтому дворец как символ царственности ему еще не полагался. Такова логика Илу. В еще большей степени отказ Илу разрешить постройку дворца объясняется, по–видимому, нежеланием утвердить переход власти на земле от его детей к сыну Дагану. Отсюда и отговорки верховного бога.

^[12] Любопытны взаимоотношения Илу и Анату. Анату — дочь Илу (неизвестно, от какой супруги), но их отношения нельзя назвать теплыми и родственными. Поведение обоих персонажей не вызывает особого к ним уважения: Анату готова напасть на собственного отца, а тот, при всей своей важности, показал себя отчаянным трусом, не могущим справиться с собственной дочерью. В религиозном сознании древних народов боги вообще стояли по ту сторону добра и зла, могли совершать самые неблаговидные поступки, что не уменьшало почтения к ним со стороны людей. Характерно, что Илу не рассчитывает на чью‑либо помощь. Верховный бог оказывается одиноким в своем величии и беззащитным перед угрозами. Угаритские мифы, рассказывающие о борьбе Балу с его врагами, показывают, что даже боги при определенных условиях могут быть смертными. И это, как кажется, относится даже к их высшему повелителю Илу. В других местах мифов боги явно бессмертны, и даже происхождение от них обеспечивает бессмертие. Эти два представления вполне уживались в религиозном сознании угаритян.

^[13] Будучи богом, Котару–ва–Хасису вполне мог находиться одновременно в двух местах.

^[14] Постройка дворца Балу задевала интересы детей Асирату. Отсюда необходимость ее вмешательства. Возможно, в этом отразилось старое матриархальное представление о роли матери и ее ответственности за судьбу своих детей.

^[15] Дипломатическая практика того времени требовала обязательного приношения даров. Различные дары посылали друг другу равные стороны, не стесняясь и выманиванием подарков. Такой обмен дарами можно даже рассматривать как примитивный вариант торговых отношений. Если же низший по положению обращался к вышестоящему (например, царек прибрежного города к египетскому фараону), дары (помимо регулярной дани) считались тем более обязательными. Под видом даров давались обыкновенные взятки. Именно такой взяткой являлись и дары Балу и Анату, предназначенные Асирату, чтобы убедить ее не только согласиться на постройку дворца Балу, но и ходатайствовать перед Илу о разрешении этот дворец построить.

^[16] Вновь возникает несколько странная тема возможности убийства богов, по крайней мере богов следующего после Илу и Асирату поколения. Может быть, речь идет о «молодых богах», которые в представлениях амореев и финикийцев умирали и воскресали, символизируя в первую очередь аграрный цикл. Но вполне может быть, что это просто «общее место» мифологии.

^[17] Пир, который устроила Асирату, является как бы ответным жестом за полученные дары и знаком согласия выполнить просьбу принесших эти дары. Вообще пиры являлись не только характерным занятием, но и основной формой взаимоотношений богов.

^[18] Конь стал использоваться в качестве средства передвижения довольно поздно. На Ближний Восток прирученный конь проник едва ли раньше конца III тысячелетия до н. э. Наиболее развитое коневодство существовало в Хеттской державе, откуда дошел первый трактат о треннинге лошадей. Использовались они тогда преимущественно в военном деле и обычно запрягались в колесницы. Правда, сами колесницы были изобретены гораздо раньше, и в них запрягали обычно ослов, мулов либо онагров. Использование ослов в транспортных целях очень долго оставалось широко распространенным. Из ослов в основном состояли караваны купцов, на ослах передвигались послы. В Библии рассказывается, что когда Авраам отправился принести в жертву своего сына Исаака, он оседлал осла и с грузом двинулся к месту жертвоприношения. Как видно из утаритского текста, ослов не запрягали в повозки, а ездили на них верхом. Упоминание осла не может свидетельствовать об архаичности рассказа, ибо такое использование осла характерно для всей древности.

^[19] Данный пассаж свидетельствует, что Асирату не живет вместе с Илу, хотя они и супруги. Ее жилище находится даже на весьма далеком расстоянии, поскольку ей пришлось ехать на осле, чтобы добраться до дворца своего мужа. Едва ли это отражает характер семейных отношений в Угарите. Судя по документам, угаритская семья была патриархальной, ее главой был муж, а в случае его смерти — старший сын. Разрешалось многоженство, а кроме жен состоятельные или знатные мужчины могли иметь и наложниц, положение которых, естественно, было ниже, чем статус законных супруг. Все это, однако, не означает, что женщина занимала совсем уж приниженное положение. Она могла обладать собственным имуществом, а в случае развода ей возвращалось ее приданое (но не имущество, нажитое за время семейной жизни, и даже не его доля). Известны случаи, когда вдова возглавляла семью и вела внутрисемейные дела. Некоторые женщины были, по–видимому, более свободны. Это в первую очередь жрицы, дети которых могли даже иметь не отчество (патроним), а матроним, т. е. добавленное к личному имени имя матери. Впрочем, все это имеет мало отношения к миру богов. Там царят совсем другие порядки, отражающие, вероятно, более раннюю стадию развития семьи, может быть, даже предшествующую поселению амореев в Угарите. Судя по дальнейшей реакции Илу, раздельная жизнь ничуть не уменьшает его любви к Асирату.

^[20] При всей своей простоте рассказ о визите Асирату к Илу по сути драматичен. Фигура Илу вызывает чувство некоторой жалости из‑за его одиночества. Даже его первоначальное возмущение быстро уступило место согласию на высказанную просьбу (если это можно назвать просьбой). Интересно психологическое развитие данного эпизода. Сначала Илу охватывает восторг по поводу прихода супруги, и он пытается сделать все, чтобы доказать пришедшей свою любовь. А когда он увидел, что Асирату пришла к нему совсем не из‑за своей любви к нему, а ради некоего ходатайства, восторг уступает место возмущению. И хотя верховный бог сам прекрасно знает, что речь не идет о личном участии его самого или его жены в строительстве, он тем не менее вспыльчиво выражает возмущение. И как третий акт этой короткой драмы — удовлетворение ходатайства Асирату: Илу смирился с тем, что жена пришла к нему отнюдь не ради него самого.

^[21] Независимо от искренности Асирату, ее восхищение мудростью Илу в данном случае явно лицемерно. В угаритских мифах Илу действительно обладает высшей мудростью. Но в этом пассаже речь идет не столько о мудрости, сколько об уступке мужа настояниям жены.

^[22] Здесь Балу выступает в первую очередь богом дождя и бури, которые столь важны в климатических условиях Сирии. Установление времени дождей и потоков (которые, вероятно, наполнят сухие русла) должно было упорядочить сельскохозяйственные сезоны и дать возможность земледельцам заниматься своим делом.

^[23] Дворец Балу, как и дворцы других богов, соответствует представлению угаритян о роскошном жилище, которое должно превосходить даже дворцы земных царей. А дворец угаритских владык славился в тогдашнем мире и казался эталоном роскоши. Он занимал площадь в 72 тыс. кв. м и был построен из хорошо обработанных каменных квадр. Во дворец вели пять входов. Внутри его имелось несколько дворов. Главный двор был вымощен каменными плитами, и в его юго–восточном углу находился колодец; а в одном из дворов располагался сад. Вокруг дворов группировались комнаты и другие внутренние помещения. Здесь же размещались ремесленные мастерские (по крайней мере, мастерская резчиков по слоновой кости) и несколько архивов с самыми разными документами. Это показывает, что дворец был не только жилищем, но и хозяйственным и административным центром. При раскопках археологи нашли несколько лестниц, а следовательно, дворец имел не один этаж. Под зданием дворца находились царские гробницы. После гибели Угарита дворец и гробницы были разграблены, но все же в развалинах найдено относительно много ценных вещей. Остается только догадываться, каким было богатство дворца, когда в нем еще жили цари. Дворец же Балу, в представлениях угаритян, намного превосходил этот стоявший перед их глазами образец. Кедр, золото, серебро, лазурит украшали жилища и земных царей, и небесных владык. Что касается собственно кедра, то он служил еще и строительным материалом. Могучие кедры росли в изобилии в горах сравнительно недалеко от Угарита. Даже горы в этом районе назывались Кедровыми. Кедры, а также сосны и кипарисы были целью и торговых экспедиций египтян, и военных походов царей Месопотамии. Кедровое дерево широко использовалось в строительстве самых важных сооружений Ближнего Востока — храмов и дворцов. Это дерево находилось, как считалось, под особым покровительством богов, и в Угарите, кажется, именно Балу был особенно связан с кедром. Лазурит, наоборот, привозился издалека. Этот камень очень ценился на Ближнем Востоке, но добывался он тогда только в Бадахшане (северо–восточная часть современного Афганистана и, может быть, юго–восточная часть Таджикистана) и очень рано (еще в III тысячелетии до н. э.) привозился и в Месопотамию, и в Египет. Источники золота и серебра находились ближе. В Угарит эти металлы доставлялись, скорее всего, из Малой Азии.

^[24] Судя по угаритским сказаниям, топанье ногами являлось выражением радости.

^[25] Только после постройки дворца Балу сможет стать равноправным с другими богами, детьми Илу.

^[26] Описание постройки дворца Балу показывает, что Котару–ва–Хасису был мастером на все руки. Он предстает и строителем, и ювелиром, и литейщиком. Такое объединение в деятельности одного лица разных специализаций говорит о нерасчлененности ремесла. Подобное положение соответствует сравнительно неразвитой экономике. Например, именно таким был характер ремесла в Греции, как оно описывается в поэмах Гомера. В Угарите второй половины II тысячелетия до н. э., т. е. того времени, от которого дошли наиболее значительные археологические находки и письменные документы, а также записи утаритских мифов, ремесло явно носило уже совершенно другой характер. Оно было весьма развитым и дифференцированным. Миф же отражает более раннюю стадию экономического развития угаритского общества.

^[27] В данном случае число семьдесят означает «много, все». Кроме того, числа, связанные с числом семь, считались священными, и их отнесение к богам подчеркивало божественный сан приглашенных на пир к Балу. Все они были детьми Асирату и, следовательно, Илу. Означает ли это, что других божеств в Угарите не было? Едва ли. Известно не только о самом Балу и его братьях. Поскольку Балу был сыном не Илу, а Дагану, то и его братья относились к той же божественной семье. У Илу была еще жена Рахмайу, и у той был, по крайней мере, один сын (Шахару или Шалиму). Возможно, подчеркивание происхождения приглашенных божеств должно было символизировать сближение Балу с детьми Асирату, консолидацию божественного мира под непосредственным управлением Балу, который добился этого положения после победы над Йамму.

^[28] Постоянное увеличение чисел в определенном порядке — обычный фольклорный прием. Обход Балу означает вступление его во владение земной территорией, т. е. подтверждение его власти не только над богами (знаком чего была постройка дворца), но и над людьми, живущими в разных типах поселений. Это, несомненно, отражает структуру Угаритского царства. Сам Угарит занимал в этом царстве особое положение, он часто именовался просто Городом без всякого дальнейшего уточнения. Но это не означает, что он был в царстве единственным. На сравнительно небольшой территории в 3–3,5 тыс. кв. км располагалось более 200 различных поселений. Они могли обладать внутренним самоуправлением, но признавали власть угаритского царя.

^[29] Во время постройки дворца Котару–ва–Хасису, как мы помним, предлагал Балу сделать окно, но Балу решительно отказался. Окно, как и любое отверстие, нарушало целостность стены и тем самым давало возможность проникнуть в дом злым силам. Поэтому, пока Балу не был уверен в прочности своей власти и в своем неограниченном могуществе, он не хотел, чтобы такое слабое место имелось в его новом дворце. Когда же бог убедился во всеобщем признании, его опасения исчезли. Интересно, что они связаны, пожалуй, не с миром богов, а с миром людей: Балу явно опасался, как бы его царская власть не осталась непризнанной на земле, и в таком случае оттуда можно было ожидать всяческих подвохов. И лишь убедившись, что и земные города признают его как владыку, Балу решился на создание окна, которое рассматривалось как щель в облаках, через которую и идут на землю благодетельные, а иногда и затопляющие дожди. Можно вспомнить, что и в Библии всемирный потоп начался после открытия «хлябей небесных». Создание окна стало знаком установления полновластия Балу и на небе и на земле.

^[30] Царскую власть Балу признали и на небе, и на земле, и на море. Но бог смерти Муту обитал в глубоком ущелье, т. е. фактически под землей, и на его владения власть Балу не распространялась. Балу и Муту решительно противостояли друг другу. Балу воплощал жизнь, Муту — смерть. Превосходство Балу означало расцвет природы, Муту — засуху. Балу способствовал продолжению жизни, Муту — бесплодию и вдовству. Весь мир, таким образом, представлялся ареной вечной борьбы этих двух сил. Однако угаритская религия не была дуалистической, т. е. основанной на признании двух равнозначных и равносильных сверхъестественных начал — света и тьмы, добра и зла. Ведь и Балу и Муту в принципе подчинялись верховной власти Илу, который как бы уравновешивал их, что, впрочем, не делало отношения этих богов бесконфликтными. И борьба между Балу и Муту была неизбежна.

^[31] Само по себе неприглашение на пир означало вызов и вполне могло стать началом конфликта. Греки рассказывали, что именно неприглашение богини раздора Эриды на свадебный пир героя Пелея и богини Фетиды послужило толчком к началу Троянской войны и всех горестных событий, связанных с ней.

Автор: Ю.Б.Циркин "Мифы и легенды народов мира" Том 12. Передняя Азия. М.2004.