КОРКАМУРТ - ДОМОВОЙ ДРЕВНИХ УДМУРТОВ

КОРКАМУРТ - ДОМОВОЙ ДРЕВНИХ УДМУРТОВ

Коркамурт/Коркакузё — дух-покровитель жилища/избы. Последний термин при наименовании данного духа употребляется чаще, чем первый. В мифологических представлениях различных народов домовой чаще всего выступал в образе человека, что характерно и для удмуртов. По Н. Первухину, удмуртам домовой представлялся в образе мужика пожилых лет, в тулупе с вывернутой наружу шерстью. Также он представал в образе домохозяина, так что его невозможно было отличить от самого хозяина дома. В представлениях закамских удмуртов домовой — Коркакузё — мог принимать образ человека: он представал в облике старика в белой одежде:

«Пинал дырля шыдыны потыкы ог эшез возьмало вал солэн дораз. Покчи ӟусын пуко вал. Сэндраись тӧдь тышо тӧдь дэремен пересь уаськиз кадь потӥз мыным. Собере ышиз. Со Коркакузё луэм, дыр» — «В молодости перед вечерним гулянием один раз ждала подругу у нее дома. Сидела на маленькой лавке. Мне показалось, что с полатей спустился белобородый старик в белой рубашке. Потом исчез. Это, наверное, был домовой».

Причем Коркакузё различались по полу, т.е. могли быть домовые-мужчины и домовые-женщины. Если Коркакузё мужского пола, то дома иногда слышны звуки топора или плетения лаптей; если же домовой женского пола — то слышны звуки веретена при прядении:

«Куддыръя коркан воргоронлэн кораськем куараез кылӥське, нылкышно ке — черсэм куараез кылӥське» — «Иногда дома слышат, как мужчина работает топором, если женщина — слышны звуки прядения»; «Коркакузё пиосмурт ке, кут кутам куара кылӥське, нылкышно ке — черсэм куара» — «Если домовой мужчина, то слышно как плетет лапти, если женщина — то, как прядет».

Считалось, что в первом случае домохозяевам повезло, т.к. при этом им всегда сопутствовал успех в труде, они жили счастливо и в ладу друг с другом. Иметь же Коркакузё женщину, значило меньшую удачу:

«Воргорон ке Коркакузё, улон умой луэ. Нылкышно ке — туж ик эйбэт ӧвӧл» — «Если домовой мужчина, жизнь будет хорошей. Если женщина — не так уж и хорошей»; «Нылкышно ке — алама, пиосмурт ке — улон айбат» — «Если женщина — плохо, если мужчина — жизнь будет хорошей».

У соседних с закамскими удмуртами финно-угорских народов также были распространены взгляды о половой дифференциации домовых. У мордвы домовой описывается как женщина Юрт ава (эрзя), Куд ава (мокша). Она также занимается в доме женскими делами, например, прядет. Восточные марийцы считают, что в доме живут домовой Пёрт оза и его жена Пёрт кува, у них есть дети.

Коркакузё, кроме человеческого, мог принимать также звериный или змеиный облики. Часты былички, в которых он описывается как маленький зверек. Иногда в доме находят клочки шерсти такого домового-зверька. Часто закамские удмурты обрисовывают домового в образе змеи (ужа) — чуж ӟыро кый. Представления о змеях, живущих в доме, характерны также для чувашей, марийцев, татар, русских, белорусов и т.д. Башкиры также считали, что домовой иногда поселяется в доме в виде ужа. Это воспринималось в качестве благоприятного знака.

По мнению удмуртов, Коркакузё «заботится о благополучии дома, караулит остающихся без призора детей от шайтана, который [...] любит уносить детей, а вместо них приносить своих, производящих в доме и в семье всевозможные несчастья». Как видно, он выступает в качестве доброго духа-охранителя. Но с другой стороны, этот же Коркакузё мог выступать и как злое существо. Считалось, что если он показывается домочадцам, то это не к добру. Иногда он пугает детей. Чаще всего он показывается, если недолюбливает своего домохозяина:

— «Если домовой не любит хозяина, то показывается. Говорят, что к хорошему он не показывается».

Коркакузё мог в этом случае покинуть дом, а это наводило на живущих в доме всевозможные болезни. Такая двойственная природа домового породила почтительное отношение к нему у закамских удмуртов.

Например, в доме нельзя было сильно шуметь или свистеть, чтобы он не испугался и не покинул дом:

«Коркан чаштыны уг лэзё вал, Коркакузёез кышкатӥськоды шуыса» — «В доме не позволяли шуметь, говоря, что напугаем домового».

Почтительное отношение к нему наблюдается и в обрядах "переманивания" домового в новый дом. При переходе в новый дом звали с собой домового, говоря:

«Ойдо, ен кыльы, мын ми сьӧры» — «Айда, не оставайся, иди за нами».

При этом брали со старого места землю и переносили на новое. Этого никто из посторонних не должен был видеть. В некоторых местах, например, в с. Большой Качак Калтасинского района, домового "переманивали" еще до строительства нового дома, при этом говорили:

«Коркакузё, тани, сьӧрись ен кыльы. Тани, корка инты басьтӥськом» — «Коркакузё, вот, не оставайся здесь. Вот, новое место для дома берем».

В этом случае также брали со старого места землю и переносили на новое. Все эти обряды должны были способствовать переселению домового из старого дома в новый, чтобы обеспечить в нем благополучие. Причем, подобные обряды переманивания домового на новое место жительства существовали у многих народов. Так, например, эрзя в Башкортостане зовут Юрт аву при переходе в новый дом, при этом говорят:

«Юрт ава, если старая, то оставайся, посылай своих детей. Если можешь идти, иди за нами. Если не можешь, садись с нами».

Мокша звали Куд аву уже перед началом строительства, когда выбрали новое место для дома. Русские на Южном Урале при переезде также ‘переманивали’ на новое место домового, говоря:

«Домовой, айда со мной, я дорогой, а ты стороной».

Также и башкиры при переезде в новый дом звали с собой Йорт әйә, обращаясь к нему с такими словами:

«Беҙ яңы өйгә сығабыҙ, беҙҙең белән бергә сыҡ, якшылыҡтарҙы алып кер, насарлыкты ҡалдыр» — «Мы переезжаем в новый дом, переезжай вместе с нами, хорошее возьми, плохое оставь».

Закамские удмурты считали, что если не позвать с собой Коркакузё, он будет «плакать» на старом месте, а у жильцов в новом доме жизнь не наладится. В д. Кургак Калтасинского района зафиксировано интересное представление, что в каждом нововыстроенном доме поселяется свой новый домовой и, поэтому, нет необходимости звать с собой старого домового. При сломе старого дома, стремились оставить неразобранным нижний венец, чтобы он служил жилищем для старого Коркакузё.

Наряду с Коркакузё, у закамских удмуртов существовал другой тип домового — Гулбеч така, буквально "подпольный баран". Уже само наименование этого мифологического существа подсказывает, что он имел облик барана и обитал в подполе. Тут интересно отметить, что у северных удмуртов существовал аналогичный тип существа, который также обитал в подполе — Гондыр ‘Медведь’ . Гулбеч така иногда бодал стены в подполе, издавая грохот и пугая обитателей дома:

«Гулбеч така борддорисен борддоре лекаса ветлэ вал. “Та сиён курэ индэ” — шуо вал» — «Гулбеч така ходил, бодая стены. Говорили, что «Вот он просит еды»; «Азьло дыръя така луыса, пе, потэ вал. Нылпиез, пе, кышкатэ вал, Коркакузё» — «Раньше, говорят, выходил в виде барана. Детей, говорят, пугал Коркакузё».

Он был более злым и опасным существом, чем Коркакузё. Считалось, что Гулбеч така может насылать на домочадцев различные болезни. В таких случаях в подполе ему приносили в жертву черного барана. Но, в основном, такую жертву, которая так и называлась "гулбеч така", приносили по переходе в новый дом. Жертвенное животное закалывали прямо в подполе, кровь выливали в специально выкопанную лунку. Затем, сварив мясо, молились там же. Кости, внутренности, а иногда и несваренную голову и ноги барана, закапывали под передним углом в подполе. Зафиксирована также бескровная жертва для Гулбеч така. В д. Кургак каждый год в одном из углов подпола оставляли ему крупу и муку, завернутые в белую холстину. Происхождение этого мифологического образа неясно. Скорее всего, мы имеем тут дело с персонификацией жертвы.

Есть основания считать, что данная жертва предназначалась не для Гулбеч така, а для Му-Кылчина — бога земли (черная масть жертвы, зарывание жертвенных даров в землю), с целью выкупа у него участка земли под дом:

«Сьӧд така луыны кулэ, Му-Кылчинлы лэзиськод ведь индэ сое. Музъем вылын ведь индэ корка» — «Баран должен быть черным, ведь его отправляешь для Му-Кылчина. Ведь дом стоит на земле».

В дальнейшем, сама жертва — черный баран, закалываемый в подполе, был переосмыслен и получил черты реального существа — духа, обитающего в подполе.

Таким образом, дом/изба закамского удмурта населена двумя типами домовых: Коркакузё и Гулбеч така. Первый из них представляется более добрым существом, не требующим кровавых жертв. Второму же необходимо было принести жертву, иначе он мог наслать болезни. Иногда эти образы сливались и в этом случае считалось, что жертва «гулбеч така» необходима для Коркакузё.